С десяти до четырнадцати её ненавидел весь дом. И ладно бы ещё просто играла красивые мелодии. Так нет же. Постоянно прерывалась и начинала заново. А порою, создавалось впечатление, что она просто специально действует всем на нервы издавая из своей скрипки, невообразимые звуки.
Стучать в её дверь, колотить по батареям не было никакого смысла. Как минимум по три раза каждому жителю дома было объяснено, что все они жертвы её таланта и им суждено нести сие бремя, пока её не возьмут в какой-нибудь приличный оркестр.
В другое время, и слава богу, ночью, претензий к ней ни у кого не было. Обычная серая мышь, зацикленная на любви к музыке, бросающая на алтарь музыкальной карьеры всё остальное, что свойственно людям в их неполные двадцать пять лет.
Вот она вышла из подъезда и подняв бледное лицо к солнцу, замерла, расставив руки в стороны.
— Манана! — обратилась к ней одна из сидящих у подъезда на скамейке старожилов дома. — Я сегодня опять слышала знакомый скрежет. Я познакомилась с ним, когда тебе было четыре. Прошло двадцать лет. Почему ничего не меняется?
— Оттачиваю, баб Ань. Техника определённая, — не смотря на скамейку, ответила девушка.
— Так чего там точить-то? Все давно наточено! Я ж слышу. Скрипы абсолютно одинаковые.
Наконец девушка повернула голову в сторону сидящих на скамейке и щурясь попыталась их разглядеть:
— Темнота, — описала она тёмные круги в своих глазах, от попытки посмотреть на солнце. — Ничего не понимаете в искусстве, — и пошла тихонько вдоль дома.
— Это я-то темнота? Двадцать лет слушаю как она скрипит и воет. Да я — эксперт! — сказанное относилось к сидящим на скамейке, так как девушка была уже довольно далеко.
— А я — шестнадцать, — отозвалась ещё одна сторожил подъезда. — А я — девять, — подсчитала третья.
В один из обычных, ничем не отличающихся от других дней, около одиннадцати часов дня, когда Манана, со свойственной ей методичностью, отрабатывала очередное деташе*, на соседний с квартирой девушки балкон, выскочил мужчина и швырнув какую-то палку на балкон девушки, закричал:
— Я убью тебя, демон. Заткнись!
Прохожие, ставшие свидетелями такой картины впервые, схватились за телефоны и приготовились снимать остросюжетную короткометражку. Соседи же, не обратили на этот вопль никакого внимания. Он звучал примерно раз в неделю, когда Генка, дальнобойщик, возвращался из рейса. Это его здоровенный грузовик с красной кабиной постоянно перекрывал выезд со двора.
— На этот раз, я не шучу! Заткнись, говорю! — орал Генка.
Теперь к созерцанию происходящего подтянулись и соседи. Такого, чтобы Генка угрожал дважды, никогда не было. Генка ещё пару минут швырял что-то на балкон Мананы, сопровождая каждый бросок нецензурной бранью. Когда бросать, видимо, стало нечего, он, закрыв балконную дверь, исчез в квартире.
Заметила ли Манана столь возбуждённое поведение соседа, не известно. Однако её пиликанье на скрипке ни на минуту не прервалось.
Следующий день начался для жителей дома необычно. Часы оттикали десять часов дня, а привычное для всех назойливое пиликанье на скрипке так и не началось. Не было его и в одиннадцать.
— Заболела девка, небось, — на дворовой скамейке, молчание скрипки Мананы, было главной новостью дня.
— Вы плохо знаете Манану? Чтоб она не играла у неё должна болеть рука. Точнее, даже две руки. Эта девка играет и сидя и лёжа. Для этого ей нужен подбородок и одна рука, — выступила с экспертным мнением женщина с первого этажа.
— Сходить надо, проведать, — поступило от кого-то предложение.
— Зачем? Может человек спит, а мы её разбудим и тогда она точно за скрипку схватится, — предложение было отвергнуто.
Но когда скрипка Мананы не зазвучала и на следующий день, у её двери скопился народ. Стучали в дверь, звонили, всё без толку.
— Неужели Генка своё слово сдержал? — вспомнил кто-то угрозы дальнобойщика.
— Точно! Он же вчера утром уехал! Значит мог, теоретически! — высказалась женщина с первого этажа.
Позвали участкового. Тот всех опросил, всё записал и позвонил в ЖЭК. Пришедший оттуда слесарь, за полчаса вскрыл дверь в квартиру Мананы. Любопытные соседи чуть ли не штурмом одолели обороняющегося участкового, и вошли в квартиру девушки. Ни Мананы, ни её скрипки в квартире не было.
Именно в этот момент, кто-то из взрослых отобрал во дворе у детворы, здоровенный кухонный нож с характерными бурыми пятнами. Нож так же изъял участковый. Со слов детворы, нож был ими найден у мусорных баков.
Через час, во двор дома въехал уазик, из которого вышли двое полицейских. При помощи двоих подручных, в гражданской одежде, найденных полицейскими тут же, неподалёку, в картонной коробке, все мусорные баки были перебраны на предмет наличия в них дополнительных факторов, свидетельствующих о возможном преступлении. Известие об отсутствии чего-либо стоящего, быстро обошло жильцов дома.
В этот же день, под вечер, когда солнце уже зашло за горизонт, к дворовой скамейке, на которой сидело три женщины, нетвёрдой походкой подошёл мужчина с небольшой сумочкой.
Такое, проявленное к себе внимание, несколько насторожило женщин. А когда им удалось разглядеть, кто прячет лицо под надвинутую на брови кепку, кровь в их жилах принялась остывать со скоростью — градус в секунду.
На них смотрел, улыбаясь, Генка — дальнобойщик.
— Сплетничаем? — осведомился Генка, засовывая руку в сумочку.
Как потом выяснилось, все три женщины, сидевшие на скамеечке, разом решили, что Генка спятил и пришёл убирать свидетелей. Две женщины ожидали, что Генка вытащит из сумки нож. Третьей почему-то казалось, что у Генки непременно должен был быть пистолет с глушителем.
Но Генка вытащил из сумки связку ключей.
— Манана передала, — Генка вложил ключи в руку женщины с первого этажа. — Просила цветы поливать.
— А где сама, жертва? — женщина с первого этажа, с испугу, выдала все свои предположения Генке — дальнобойщику.
— Всё! Нет её больше. Я её к тётке, в Ульяновск свёз. Она теперь там при оркестре губернаторском служить будет. Так что теперь тишина в дом пришла, бабоньки! — Генка радостно улыбался.
Женщины тоже улыбнулись, поняв, что жизнь их оборвётся точно не сегодня. Вдруг, одна из женщин, до этого не отличавшаяся словоохотливостью принялась смеяться в голос. Когда всем надоело её поддерживать, стали пытаться остановить. Та, периодически срываясь, отдышалась, а потом сказала:
— Сегодня Осиповы, из четырнадцатой, Димке своему контрабас купили. Говорят, с четырнадцати до восемнадцати занятия у него будут.
*Деташе – нота или звук полной длительности, исполняемый с острой атакой при ведении смычка в любом направлении.
