Флешмоб. И грустно и смешно

Я встретил её на пешеходном переходе. Она лежала, раскрашенная в бело-серые полосы. Пришлось случайно наступить ей на плечо, а она, подскочив, набросилась на меня. Потом, в ближайших кустах, на газоне, я помогал ей стереть с себя краску и одеться.

— Как вы могли? Вы всё испортили! — девушка резкими движениями руки водила по лицу и телу влажными салфетками.
— Но вы же голая! — я не понимал, почему эта малолетняя сумасшедшая обвиняет меня в попытке не дать ей покончить с собой.
— И что? Если я голая, надо по мне ногами топтаться?
— Но вы же незаметная! Зачем окрасились в цвета пешеходного перехода?
— Зачем, зачем! Акция такая! Надо так! Понятно, дядя? — она вырвала из моих рук свои джинсы и стала натягивать на себя.

Внезапно, я почувствовал боль в области сердца и прижимая руку к груди, присел на траву.
— Что ещё? — спросила недовольно девица.
— Сердце что-то колет. Напугала ты меня.
— Слушай, дядя. Я, конечно, медик, но не аптека. Хочешь, скорую вызову?
— Не надо скорую. Я сейчас немножко посижу. Отпустить должно.
— Ну ладно, — снисходительно сказала девица, — посижу с тобой. А то ещё окочуришься.

Она присела рядом и в тот же момент у неё зазвонил телефон.
— Чё? — выдавила она из себя приветствие невидимому абоненту. — Нет. Акция провалилась!

Выслушав кого-то на другом конце телефонного моста, она предпочла объясниться.
— Да козёл какой-то…, — вспомнив обо мне, она исправилась, — мужик, короче, меня с перехода вытащил. А я откуда знаю? Говорит, что испугался, — она отключила телефон.
— Козёл, полагаю, это — я? — сердце начало отпускать.
— Не обижайся, дядь. Ты нам акцию сорвал. Теперь придётся опять на переход ложиться.
— Да для чего? Объясни!

— Акция у нас. Флешмоб такой. Мы вычисляем авто хамов и выскакиваем перед их машинами на переходе. Пугаем!
— С ума сойти. Это же какой дебил до этого додумался? — я был в недоумении.
— Почему дебил? Ничего он не дебил. Сашка, знаешь, какой умный! — девушка приставила указательный палец к своему виску.
— Ты дура что ли? А если они тебя машиной переедут, не заметив? Собьют и будут правы!
— Если собьют, Сашка им устроит! — она решительно сжала кулак.
— Тебя-то уже не будет. Ты, соображаешь? — я попытался донести до неё главную мысль. Похоже, только сейчас, до неё стало что-то доходить.
— А на кой она мне, такая жизнь? — и сказанная ею фраза и тон, которым это было сделано, “зацепили” меня. Чёрт. Вот вляпался. Ей ведь, лет семнадцать…

После таких слов я не мог с ней расстаться. В следующие пол часа я шёл за ней, потом бежал, наконец протиснулся в вагон поезда метро.
— Дядь. Я сейчас выйду. Если ты последуешь за мной, я буду орать, что ты меня хочешь изнасиловать, — предупредила меня спасённая мной особа.
— Но, ты же не думаешь, что я…?
— Что тебе надо? — теперь серьёзное лицо выглядело лет на двадцать пять.
— Поговорить, — с надеждой сказал я.
— А ты мне кто? Отец? Родной или святой?
— Какой святой?

— Святой отец. Святой, понимаешь? Я не желаю исповедоваться! У меня всё нормально.
— Как тебя зовут?
— Верка.
— Вера. Какое хорошее имя… Значит так, Вера. Сейчас мы выйдем из метро, и ты со мной поговоришь. А иначе, — я достал своё удостоверение и показал ей красные корочки.

— Мент что ли?
— Нет. Но задержать могу и жизнь весёлую дня на три, обеспечу, не сомневайся.
— Хорошо, — девушка опустила глаза, — ко мне нельзя, давай к тебе.
— Я же сказал, что хочу просто поговорить.

Мы вышли из метро и расположились в ближайшей кофейне. Я поставил перед Верой стаканчик с кофе, в надежде, что он сработает ключиком к разговору.
— Рассказывай, — сказал я, дождавшись, когда она сделает первый глоток.
— Что рассказывать?
— Рассказывай, почему тебе не нравится твоя жизнь.
— Зачем вам это? Вы же не священник!
— Я психолог.
— Правда?

— Да, правда. Я военный психолог.
— А чё, такие бывают?
— Бывают. В армии тоже нужны люди, с которыми можно поговорить о своих проблемах. Особенно, когда человек находится в экстремальных условиях.
— На войне что ли?
— И на войне тоже.
— А ты был на войне?
— Был. В Сирии.

— В Сирии? Правда?
— Да. Зачем мне врать?
— И как там?
— Да, вообщем-то ничего интересного. Много крови и пота.
— А, сама Сирия? Как тебе сама страна?

— Да я особо так и не видел ничего. Много разрушений, пыль, жара… Я был только в районах, где идут бои. И давай, всё же, поговорим о тебе.
— А мы и начали говорить обо мне. Сирия — моя историческая родина.
— Родина? Как это? Ты не похожа на сирийскую девушку, — удивился я.
— Мой дед, сириец. Отец, наполовину сириец. Я и родилась в пригороде Дамаска. Так что, можно сказать, что я сирийка, хотя, конечно, русская я.

Она сделала большой глоток и посмотрела в окно. Я почувствовал, что только сейчас она «остановилась» и с ней можно поговорить.
— Интересно. Когда, ты ведёшь себя как взрослая, ты обращаешься ко мне на «вы», а когда хочешь напасть, переходишь на «ты». Тебе, семнадцать?
— Восемнадцать. Когда мне было шесть лет, отца убили, и мы с мамой переехали в Москву. Точнее, это я переехала, а мама просто вернулась. Значит, с Сирией тебя ничего больше не связывает?
— Ну почему же. Я, надеюсь, дед живой. Он должен быть в Сирии.
— Чем занимаешься?
— Учусь… Буду хирургической медсестрой.
— Живешь с матерью?
— Нет. Я сама по себе.

— У тебя есть парень?
— Ты же сказал, что не станешь со мной…
— Не стану. Спрашиваю, чтобы понять, что тебя в этой жизни не устраивает.
— Тебе хочется покопаться в чужой душе?
— Нет. «Хочется», это не то слово. Я должен тебе помочь. Я, как бы тебе это объяснить, чувствую, что необходим тебе. Пока, не знаю зачем, но точно необходим.

— Поняла. У тебя проснулись отцовские чувства. Наверное, по городам, где бывал, не один десяток детей без папки оставил?
— Не говори глупости. Есть у меня и дочь и сын. Всё с ними нормально. Давай решать твою проблему.
— Ну давай. Проблема первая. Ты меня вытащил с пешеходного перехода, значит я не получу сегодня свой гонорар. Стало быть, осталась без обеда.
— Я понял. Что тебе взять? — я достал кошелёк.

— Я с матерью плохо контачу, — после второй ложки горячего супа, Вера сменила тон с «боевого» на повествовательный. — Отца я помню плохо. Он уже воевал тогда, дома бывал редко. Деда я помню хорошо. Он сам учил русский язык и со мной, много занимался. Мать же всегда ко мне холодна была. Думаю, что не смогла смериться с утратой мужа и гибелью моего брата.
— У тебя был брат?
— Семь месяцев ему было, когда его зацепил осколок бомбы. Мать «прокляла» свою сирийскую жизнь, пыталась найти счастье в России. Оборвала все контакты с дедом, три раза пыталась выйти замуж. Когда мне исполнилось шестнадцать, я переехала в общежитие училища.

И ещё… Парня у меня нет.
— А что это за организация, в которой ты работаешь? — я пододвинул к ней и свою тарелочку с пирожным.
— Это не работа. Это душевный порыв. Мы — группа единомышленников. Боремся с несправедливостью доступными средствами.
— А на кого работаете?
— Так ни на кого. Координатор у нас есть, Сашка. Он всем и руководит.
— Деньги он раздаёт?
— Ну да. Ему люди сердобольные, за нашу деятельность, деньги переводят, а он распределяет.

— И часто у вас такие флешмобы?
— Часто. Много несправедливости кругом.
— А можно я, с тобой похожу, на ваши мероприятия?
— Подработать хочешь? Это можно. Нам люди всегда нужны.
— Посмотреть хочу, как это у вас происходит.
— Не бойся. У нас парни на пешеходный переход не ложатся, только девушки.
— Ты меня успокоила, — я улыбнулся.

Мы обменялись номерами телефонов, и я «отпустил» Веру, отправившись по своим делам.

Через день мы встретились. Она просила прийти меня в «классном прикиде».
— Что будем делать? — поинтересовался я.
— Значит так. Ты — «папик». Будешь имитировать покупку тачки своей малышке.
— Кому?
— Мне, — Вера взяла меня под руку, — Идём раскручивать одного барыгу, — и потащила меня в метро.

— Я хочу подробностей, — обратился я к Вере, как только мы вошли в вагон, — и пожалуйста, не держи меня под руку. Я не очень рад роли твоего «папика».
— Хотел помочь? Привыкай, — Вера и не думала убирать свою руку. — Короче, есть один барыга. У него не то скупка какая-то, не то ломбард официальный. Дурит народ налево и направо. Мы вторую неделю цену на продаваемую им тачку сбиваем, для хорошего человека.
— Как это?
— К нему, от нас, постоянно кто-то приходит и смотрит на его машину. И все ценой не довольны. Он за лимон шестьсот отдавал сначала. Сегодня уже лимон триста пятьдесят. А хороший человек готов взять за лимон двести пятьдесят. Разницу понимаешь?

— Понимаю. Считать я умею. Но, где здесь борьба с несправедливостью?
— Он, знаешь сколько процентов на скупленное накручивает?
— Без понятия!
— Вот! А умные люди понимают.
— Это кто? Сашка что ли?
— А хоть бы и Сашка. Он хотя бы как-то борется с несправедливостью. А вот ты, борешься с ней, хоть как-нибудь?

— Я? Думаю, что борюсь.
— Каким же образом?
— Я вот думаю, не справедливо, что такая молодая девушка, занимается такой ерундой и делает всё, чтобы быть недовольной своей жизнью.
— Пошли, психолог. Нам выходить, — она потянула меня к выходу из вагона.

Причин придраться, к идеально выглядящей Ауди А6, семнадцатого года, я не нашёл. Да и не похож был продавец на какого-то барыгу. Обычный бизнесмен средней руки. Очень хорошо поговорили. А вот Вера… Я зря сомневался в её актёрских способностях.

Увидев машину, она обрадовалась и стала виснуть на моей шее. Я даже получил пару поцелуев в щёку.
— Ты самый любимый! Я тебе так благодарна, — играла она роль. — За сколько отдадите? — этот вопрос был уже к хозяину машины.
— Миллион триста пятьдесят хочу. Больше не скину, ребята. Она реально дороже стоит. Просто сейчас «рынок внизу», а деньги нужны. Берите, хорошая тачка. Любые проверки.

Вера принялась стрелять в меня глазами. По её, ранее мне изложенному плану, я должен был приступить к сбиванию цены. Но я реально не знал, за что можно просить её снизить и поэтому просто сделал грустный вид.
— Дорогой. У тебя нет таких денег для своей кисы? — опять повисла на мне Вера.
— Нет. Таких денег у меня нет.
— Хорошо. Сколько вы бы отдали за неё? — вдруг пошёл в отступление хозяин машины.
— Миллион двести пятьдесят. Это, максимум! — ответил я.
— Грабёж! — махнул на нас рукой автовладелец и не прощаясь развернулся и направился в офисное здание. Ауди тут же встала на сигнализацию.
— Концерт окончен, — Вера слезла с моей шеи. — Ты хорошо поработал. В какой-то момент я подумала, что ты вообще не вспомнишь про свою роль.
— Чувствую себя обманщиком.
— Мы сделали хорошее дело! Пошли.

Перед расставанием у метро, я снова её хорошенько покормил. За те тридцать минут, что она уплетала обед, я успел выяснить, что мечта её жизни, наладить контакт с дедом, в Сирии. И чтобы там кончилась война. Только тогда, она полюбит эту жизнь.

«Закончить войну в Сирии я, конечно, не способен. А вот попробовать найти её деда, я могу. Сейчас очень многие возвращаются к мирной жизни. Может быть он есть в каких-либо списках переселенцев? Надо будет позвонить своим контактам в Сирии. Может чего подскажут,» — рассуждал я на следующее утро.
— Алло, Вера! -я решил ей позвонить. — Как зовут твоего деда и где он жил, помнишь?
— Я не могу говорить, я на занятиях, — услышал я её шёпот. Через две минуты от неё пришло смс-сообщение: «Каюм Самани. Ему около 60-ти. Дамаск. Ты мне будешь нужен сегодня в 19.00. Ресторан «Весна». Приходи заранее, объясню».

Каюм Самани… Имя её деда показалось мне знакомым. Я, конечно, мог ошибаться, но человек с таким именем когда-то работал переводчиком у нашей военной полиции в Сирии.

Я написал пару сообщений своим знакомым в Сирии и очень быстро получил ответ, что такой человек действительно был переводчиком ещё полгода назад. Мне обещали попробовать узнать его судьбу.

Без пятнадцати семь, я был у ресторана. Веру я узнал не сразу. Если говорить точнее, вообще не узнал. Ко мне подошла изящная девушка в красивом, вечернем платье с ярким макияжем на лице. От неё исходил запах дорогого аромата.
— Со зрением у тебя как? — обратилась ко мне девушка.

Я был несколько поражён её внешним видом и поэтому задал глупый вопрос, который мог бы обидеть любую женщину, но только не Веру:
— У тебя есть вечернее платье?
— Сашка дал.
— Поносить?
— Сказал, что на совсем. Как тебе?
— Тебе очень идёт. И, вообще, ты сегодня какая-то…
— Какая?
— Взрослая что ли… и шикарная.
— Ясное дело. У такого «папика» как ты, должна быть шикарная женщина. Пошли, наш столик уже ждёт нас.

Я пытался сделать широкий жест и посоветовал Вере несколько действительно дорогих и необычных закусок.
— Так, дорогой, — шепнула мне Вера, — перестань слюну выделять. Заказывай что угодно, платить всё равно не придётся.
— Почему?
— Всё сам увидишь. Пока вот, держи, — Вера протянула мне тысячу рублей.
— Что это?
— Твой гонорар за барыгу-автомобилиста.
— Он что, продал машину за миллион двести пятьдесят?

— А то! Куда ему деваться-то? После нас Сашка организовал несколько звонков на его трубу. Все звонившие возмущались по поводу высоко цены, а сегодня утром, к нему заявился покупатель и выложил на капот миллион двести пятьдесят наличными. Барыга был повержен.
— Надо думать, что купивший машину был вашим человеком?
— Конечно. Сашка говорит, что очень хороший человек. Аж пятьдесят тысяч гонорара выплатил.

Я посмотрел на тысячу в своих руках. «Интересно, сколько было задействовано комбинаций и какую сумму получил Сашка?» — задал я сам себе вопрос.

Видимо, вопрос, отобразился на моём лице, и Вера принялась разъяснять.
— Накладные расходы большие. Вот, платье мне и другим, опять же. Духи дорогие, — Вера сделала жест рукой, показывающий на всех сидящих в ресторане.
— Это что? Всё ваши люди? Зачем они тут? — масштабы Сашкиной работы меня поразили.
— Сейчас всё увидишь. Сколько уже времени?
— Семь пятнадцать.

Вера достала смартфон и включила видеозапись. В тот же момент в зале, где-то за столиком у окна, раздался женский крик. Потом, за другим столиком тоже. Вера встала и принялась снимать происходящее на видео.

Такого кошмара я ещё никогда не видел. Дамы визжали уже за всеми столиками. Мужчины громко ругались в связи с наличием в их тарелках насекомых и ещё каких-то личинок. Девушку в таком же, как у Веры платье, только другого цвета, начало рвать прямо на белоснежную скатерть.

Тут же в зале появилось человек пять официантов, выбежал повар с растрёпанной шевелюрой и человек, назвавшийся управляющим. Усмирить публику не удалось. Дамы продолжали истерить, мужчины взяли повара и управляющего «за грудки».

Ужас продолжался минут двадцать. Наконец, всех присутствующих в ресторане попросили выйти, принеся им извинения. Люди, возмущаясь, выходили парами на улицу. Мы вышли последними.
— Ну, расскажи мне, в чём я сегодня участвовал? С какой несправедливостью боролся? — спросил я Веру по дороге к автобусной остановке.
— Хозяин харчевни, это помещение «отжал» у хороших людей. Они ему, раз в месяц устраивают шоковые акции, наподобие этой. Да ты посмотри на «Ютубе», там полно всяких видео. До утра я, и наше с тобой загружу.
— Но ведь это месть! Какая же тут борьба с несправедливостью?
— Сегодня месть, а завтра они закроют ресторан и съедут. Хорошие люди тут пирожковую откроют.

— Понятно. Что-то вроде этого я и ожидал. Слушай, Вера, — я взял её за обе руки, — ты сегодня в вечернем платье и выглядишь шикарно.
— «Папик», ты что? Ты же вроде как говорил…
— Я просто хочу, чтобы ты поехала домой на такси.
— С тобой?
— Нет, не со мной. Почему тебе всё время кажется, что я имею в отношении тебя какие-то виды?
— А это не так?
— Нет.
— А жаль, — задумчиво произнесла Вера.

Я почувствовал, как у меня, непроизвольно, открылся рот.
— Не дрейфь, «папик». Я пошутила, — улыбнулась Вера. — За такси спасибо. Вон, как раз, тачка свободная стоит.

Я вернул Вере переданный мне гонорар от Сашки. — Хватит?
— Ещё и на телефон рублей двести останется.
— Да, кстати, Вера. Я пока ничего не обещаю. Короче я, связался с друзьями в Сирии. Они обещали помочь найти твоего деда.
— Правда? — девушка снова стала грустной и задумчивой.
— Правда. Зачем мне врать?
— Ты хороший психолог, «папик», — она встала на носочки и поцеловала меня в щёку, — я позвоню!

Через несколько секунд, такси увезло её в наступающую ночь, а я, пошёл в сторону метро. Ехать предстояло далеко. А это было хорошей возможностью подумать о жизни. Мой отпуск, положенный после ранения, подходил к концу и я, находясь на перепутье жизненных интересов, должен был принять решение. Остаться в Москве и перевезти сюда семью, в квартиру родителей или продолжить службу во Владивостоке, где моей семье очень нравилось.

Она позвонила через два дня.
— Сегодня в пятнадцать! Можешь? — сходу обрушилась на меня Вера.
— Я свободен. А что придётся делать?
— Будем снижать арендную плату одному человеку.
— Надо понимать, хорошему.
— С плохими мы дел не имеем.
— Где?
— Старокалужское шоссе двадцать семь.
— Где это?
— Метро Калужская. Найдёшь или тебя у входа в метро подождать?
— Лучше у выхода, — пошутил я.

С погодой сегодня не повезло. А я, как назло, ещё и зонт не взял. Не было зонта и у Веры, что меня нисколько не удивило.
— Будем сбивать аренду за первый год. Барыги выставили сто пятьдесят за метр склада. Наша цена не больше восьмидесяти. Запомнил?

Я кивнул.
— Впрочем, я сама всё сделаю, ты только стой рядом.
— Для охраны?
— Для важности. Ты — мой босс, у тебя бизнес связан с доставкой, а я, твой референт.
— Как скажешь. Не кажется ли тебе странным, что бизнесмен со своим референтом, топали к складам от метро пешком и при этом все вымокли?

Вера встала, как вкопанная. По её и моему лицу катились капли дождя.
— А ты ещё и умный! — улыбнулась она. — Пойдём быстрее.

Она привела меня на заправку, в кафе.
— Вон тот дом, через дорогу, — показала она рукой. Нас сюда вчера Сашка привозил.
— Значит барыгам скажем, что машина на заправке, на мойке, точнее. Сейчас обсохнем и пойдём. Возьми мне кофе. И вот твоя зарплата за ресторан, — Вера протянула мне тысячу рублей.

Через пол часа я с удовольствием наблюдал, как мой референт «сбивал» цену на аренду склада. Это было мини-представление. Чего она только не вытворяла. И крохоборами их называла, и к совести призывала, и наконец угрожала, что я, босс, просто задушу её за такие тарифы. Я молча кивал головой, задушу, конечно.

Перед расставанием, я пригласил её в кафе. Мы долго вспоминали разыгранный спектакль и смеялись от души.
— Ты знаешь, мне кажется, что я начинаю понимать, почему ты занимаешься этим.
— Правда?

Я утвердительно кивнул. — Только пообещай мне, пожалуйста, больше никогда не ложиться под машину на дороге.
— Обещаю. Я и сама пожалела, что согласилась. Краска с волос и груди долго не смывалась. А Сашка сказал, что она пищевая…
— И не раздевайся на улицах.
— Не красивая? — она хитро улыбнулась.
— Красивая. Поэтому и не раздевайся. Тем более, что в тебе течёт арабская кровь. А у арабов это не принято.
— Хорошо, «папик», обещаю.

В этот момент у меня просигналил телефон, и я прочитал ей пришедшее сообщение.

» Каюм Самани. 58 лет. Переводчик в нашем военном госпитале. Ему позвонить нельзя, но я могу передать твой номер. Передать?»
— Это мой друг, Станислав. Он командир отряда военной полиции. Они постоянно контактируют с местными жителями. Ему можно верить. Думаю, это твой дед.

Вера плакала. Тихо и как-то по-детски. В этот момент ей нельзя было дать и пятнадцати лет.
— Эй, Вера! Что это такое? Радоваться надо. Что это у меня за референт сопливый? — я протянул ей несколько салфеток.

Она стала улыбаться и при этом не переставала плакать.
— Мне передать ему мой телефонный номер?
— Мой. Мой номер, — она смогла остановить поток слёз.
— А если это не он?
— Он. Не может быть другого переводчика на русский, с именем моего деда. Да и возраст подходящий. Это он, я чувствую.

«Пусть позвонит Внучке, в Москву. +7-925-………….» — набрал я сообщение.
— Спасибо тебе. Ты — классный! Настоящий психолог. Я, честно говоря, сначала подумала, что ты на меня «запал.»
— «Запал», в некотором смысле. А то стал бы я за тобой бегать, — мы опять смеялись вместе. — Возможно, я уеду до конца месяца. На службу.
— Далеко?
— Далеко.
— На войну?
— Нет. К семье, к океану.

— Здорово. Хорошо, когда есть семья, — Вера мечтательно смотрела в окно кафешки. — Значит ты больше не будешь помогать мне в акциях справедливости?
— Ну, почему же. Пока я в Москве, я совсем не прочь. Пойдём, я провожу тебя до метро.

Когда через пару дней, я увидел на экране вызов от Веры, внутренне приготовился к новому флешмобу. Признаться, мне хотелось принять участие в «борьбе с несправедливостью.»
— Он позвонил, — опять, не поздоровавшись, выпалила Вера.
— Твой дед?
— Да. Он позвонил. Я разговаривала с ним больше часа, представляешь? Оказывается, я ещё помню арабский язык. А он по-русски говорит почти без акцента.
— Он работает в госпитале?
— Да. Помогает нашим врачам общаться с местным населением.
— Значит, «наши врачи» для тебя всё же — русские?
— Конечно. Во мне только четверть арабской крови, ты же знаешь.
— О чём договорились?
— Я пообещала, что приеду к нему.
— Интересно, как ты это сделаешь?
— Сделаю. У меня есть знакомый военный психолог, который мне поможет. Обязательно поможет.

Неимоверных усилий мне стоило добиться включения Веры в команду на борт в Сирию. Пришлось оформить её, как медицинскую сестру. Что-то вроде стажировки. Она улетела и мне совсем стало грустно одному, в московской квартире родителей. Так что я купил билет и улетел домой на три дня раньше прежних планов.

Прошла неделя, потом вторая. Номер телефона Веры был всё время отключен. Я стал испытывать беспокойство за неё. Начал опять «тормошить» знакомых, которые могли прояснить ситуацию. И вот, как-то среди ночи, меня разбудил звонок.
— Это я, — снова не здороваясь, произнесла Вера.
— Как ты?
— Всё хорошо, спасибо.
— Ты нашла деда?
— Да, мы вместе.
— Когда ты вернёшься?
— Не скоро.
— Почему?
— Я поняла, почему мне не нравилась моя жизнь. Мне нужно, чтобы в Сирии закончилась война.

— Что ты будешь делать? Ты бросишь учёбу?
— Я операционная сестра. Тут очень много работы. А доучусь, позднее, когда мир наступит.
— Ты счастлива? — я пытался найти ответ в интонации её речи.
— Да. Спасибо тебе, — в её голосе были нотки уверенности.
— Я рад за тебя.
— «Папик».
— Да.

— Я ведь даже не знаю, как тебя зовут.
— Иван. Иван Андреевич Назаров.
— Ваня… Классно! Можно я буду тебе звонить?
— Если ты этого не сделаешь, я стану переживать.
— Обещаю. Хоть раз в месяц, обещаю. Пока.
— Пока.