— Эх ма! Иринка! Кто это тебя так?
— Парень мой, — девушка с довольным видом погладила округлившийся живот.
— А за что?
— Любит он меня, Наталья Николаевна, любит. Вы пенсию получить?
— Очереди чай нет, успею. Дай мне пока марок на двадцать три рубля. А кто ж теперь работать будет на почте то? Наташка родила, Валька вот-вот. И ты туда же.
— Любовь, она такая, Наталья Николаевна.
— Да какая ж это любовь-то, Иринка, без замужества, посетительница достала из сумки конверт и проверив его содержимое, ловко прошлась языком по клеевому слою.
— А мы решили так пожить, притереться.
— Так притерлись уже. Аль не видишь? У тебя от трения — вспышка в животе.
— Ничего. Успею, Наталья Николаевна.
— Куда успеешь? Ты уже опаздываешь! У тебя небось третий месячишко. Заявление подать еще плюс два. И вот ты у алтаря с животом. И это хорошо если с повадится, а если нет?
— Не знаю Наталья Николаевна. Я еще и сама не решила.
— Как же не решила? За тебя природа уже все решила. Знаешь, что такое одной с ребенком? А если двойня? А если, не дай-то бог…
— Навряд ли, — в разговор вмешалась начальник отделения Светлана Витальевна, с большим трудом переступая с ноги на ногу, войдя в зал. — У нас на почте двойняшек не бывает. Иринка седьмая, кто подряд в декрет уйдёт. Раньше двойняшек не было.
— Да разве от места работы это зависит? Вы же взрослые барышни, читать умеете.
— А не скажи, Наталья Николаевна. Всяко бывает, люди говорят. Я сначала на стул грешила, на котором они сидят. Чудеса, понимаю, но как-то объяснить надо. Кого не возьму, что замужнюю, что холостячку, все одно. Поменяла им стул, а они все равно его находят и садятся. Выбросила. За свой счет другой купила.
— Помогло?
— Нет, конечно, — показывает рукой на Иринку.
— А я о чем. Работа тут не причем, — Наталья Николаевна разгладила рукой запечатанный конверт и приготовилась клеить марки.
— А я вот думаю, что как раз работа. Вон в магазине соседнем, семь продавщиц. Ни одной с животом. Три парикмахерши на втором этаже, тоже все стройные.
— Так что же еще, если ты стул поменяла? Чем еще они продолжают пользоваться?
— Да много чем. В том-то и беда. Компьютер я им меняла, штемпель тоже. Стол новый, форма у всех своя. Всю посуду на кухне сменила. А потом на марки грешить стала.
— Почему на марки?
— Ну сама посуди. Нет, нет, да лизнут марку, чтоб на конверт её приклеить. Уж сколько раз просила, а они всё лижут и лижут. Я у соседей спрашиваю, как у них с этим делом. Так вот картина не такая серьёзная, как у нас, но почти вся молодёжь при животах. Года не могут доработать.
Наталья Николаевна, которая только что лизнула марку и приклеила её на конверт, принялась вытирать язык тыльной стороной ладони.
— Да ты что! Во дела! Думаешь, наука до такого дошла? Али мужик всё равно нужен.
— Нужен, конечно. Но вдруг клей способствует?
— Ну раз нужен, — махнула рукой Наталья Николаевна и лизнув оставшиеся две марки, пристроила их на конверт, — мне бояться нечего. Давай, Иринка, пенсию. Как там государство ко мне сегодня относится? Не прибавили?
— Участникам Куликовского сражения добавили. Вы сражались?
— Ты что! Сколько мне лет, по-твоему, ? Ты учебник истории открывала?
— Шучу я, Наталья Николаевна, шучу, — девушка принялась отсчитывать сотенные купюры.
В этот момент открылась служебная дверь в отделение почты из которой появился молодой человек с двумя опломбированными мешками.
Кроме общего «здрасьте», Наталья Николаевна отметила взаимную приветственную улыбку между парнем и Ириной. У оператора покраснели щёки, и она опустила глаза.
Пока Ирина принимала мешки, Наталья Николаевна подошла к начальнице отделения.
— Ейный что ли? — Наталья Николаевна указала на парня.
— Гришка? Нет, что ты!
— А давно он у вас работает?
— Так лет пять уже. Почту по отделениям развозит.
— А проблемы с животами когда начались?
— Так почти тогда же.
— Его меняй, Светлана Витальевна. Точно тебе говорю.
Григория перевели на работу в центральное отделение. За следующие девять месяцев, новых операторов почтовых отделений, желающих стать мамами, не появилось.
